Любимому.

Я — душа, ведьма, северный ветер…

Я прокралась к тебе на порог

пауком, черной кошкой, рассветом,

чтоб, как жизнью, ты мной занемог.

Влюблена, — забываюсь и рада,

жадно пью все минуты с тобой.

Пусть любовь наша будет не ядом,

а целебной, живою водой.

Дай мне душу твою без остатка,

заберу ее всю, целиком,

а не дашь — украду… Будет сладко

сердце биться твое под замком.

И, подчиняясь судьбы веленью,

так осторожно, скорбя-любя,

своим кошачьим благословеньем

я одарю, мой родной, тебя…

Играю всерьез.

Сердца нет — одно сплошное небо.

Жизнь — она прекрасна, милый мой!..

Странно, что есть время, где ты не был

близко так… Не рядом был со мной…

Солнышко, я так тебя искала,

что мой ангел должен был помочь

мне тебя найти… Душа летала

без тебя… пол-жизни… только ночь…

Я теперь умею ночью видеть

лучше всех на свете черных кошек.

Знаю, как, ударив, не обидеть,

и что сытым можно быть от крошек.

Что намек на счастье — для кого-то

это чаша полная с лихвою.

А, чтоб достучаться в сердце чье-то,

не хватает жизни всей, порою…

Судьба, как будто сжалилась,

и рай

вернулся сказкой, волшебством сияя.

Не принял мою жертву кто-то там,

сказав:

— Останься, поиграем…

Ты и я.

Змеи не плачут, моя отрада.

Одинокие кошки отважны, как тигры.

Эта жизнь — последняя, — она наша награда

за честные и милосердные игры.

Мы что-то правильно поняли в прошлом…

Будущее, превращаясь в сейчас,

нам открывает судьбы окошко

в радость прозрачную, балуя нас…

Марусе.

И ушки, и глазки, и хвостик, и носик —

все мне говорит, что ты хочешь играть.

Охотница, просишь игрушечку бросить,

чтоб с ней, все сметая с пути, поскакать.

Ты — мой зверек пушистый, мягкий, белый,

создал же Господь Бог такую радость…

Мой храбрый кот, ты так с клубком воюешь смело,

смешишь меня, моя мурлыка-сладость…

То, грациозно голову склонив,

ты сносишь снисходительно все ласки…

То, тут же, о покое позабыв,

несешься снова в сумасшедшей пляске.

Ты — редкий тигр-блондин,

отважный, неуемный,

меня гипнотизируя глазами,

ты смотришь в душу мне, прищуриваясь скромно…

Мне восхищения не передать словами!

Оживи снова, душа моя…

Стою на краешке… Как, впрочем, и всю жизнь…

Живу ее я жадно-неумело…

Переплавляю кровь и мысли…

Горячо… Но ты держись,

моя хрустальная…

Ты очень сильная. И очень смелая.

Пусть высохнут все слезы мира навсегда,

когда, мое сокровище, ты плакать перестанешь.

Исчезнут демоны в твоей душе…

Сгорят… И вот тогда

ты жить начнешь… Как и должна была сначала…

Пусть сердце будет нежным и ранимым.

Так правильно. Ты знаешь все сама.

Добро всепроникающе-неуловимо

искрится в твоих ясных глазках, девочка-весна…

Мой мам… Для тебя…

Слов новых, мне, боюсь, не подобрать…

Я чувствую к тебе такую нежность…

Я постараюсь… Нет — смогу отдать

тебе надежную, как в детстве, безмятежность.

Чтоб ты была спокойна и довольна,

немножко неуемна, как обычно,

ты переменчива, неукротимо-вольна,

моя ты мамочка, — я повторяю так привычно…

Моя родная, Тонечка моя,

пусть длится вечно наша с тобой жизнь.

Ты — мой волшебник и спасение, моя семья,

мой драгоценный выигранный приз.

Унас с тобой впереди Вечность Счастья. Храни тебя Господь. С неземной нежностью и трепетом благодарности.

Твоя любимая дочка.

Кроха сладкая моя…

Ангелочек ясноглазый

мамин-папин баловник,

бесконечный добрый праздник,

легкий ветерок, родник,

ягодка-малинка, лучик,

заяц солнечный, наш свет,

храбрый воин, самый лучший,

самый вкусный мой конфет…

Приходи. Я жду. Мне ждать?

Я рисую жизнь.

Я рисую жизнь. Проснувшись сердцем и уже понимая, что может получиться из штрихов характера и устоявшихся привычек, окрашенных тонами настроений и впечатлений на фоне опыта прошлого и загаданного, придуманного будущего.

Приходится иногда заменять более резкие штрихи и неуместные жирные мазки на что-то потоньше и гармоничней, чтобы Богу не было стыдно за мою картинку.

А так хочется, чтобы получился шедевр… И ведь такие возможности даны изначально. Мне. Да всем. В избытке.

И я выбираю творить шедевр. Для начала смягчаю свой рисунок невесомой дымкой, флером из мечты… Изменяю цвет, тональность и силу звучания объемной картинки жизни. Старательно творю свой мир. Он очень чуткий. Очень. Моя жизнь такая, какой являюсь я сама… Переплавляя свои недостатки в достоинства, я впускаю чудеса в свою жизнь. Обыкновенное волшебство… Ключик…

Моя зима.

Мурлычет кошка,

белой шерсткой

мне согревает ледяные руки…

Уютно дома…

За окошком

крупинки снега вьюжат…

Нагоняют скуку…

Мне, будто в детстве, так спокойно…

А за окном мороз крепчает…

Ветра поют лениво-стройно…

Так хорошо сейчас… Согрею чаю…

Моя слабость.

На самом дне моей души

сегодня

жженый сахар, соль, немного кислоты…

Темна, как ночь сейчас моя душа,

гремит цепями, слабостью страша…

Моя сила.

Я солнцем дышу, я светла,

как улыбка ребенка,

Прозрачно-чиста и свободна…

Так хороша!…

Хрустально и нежно, пронзительно, ярко и звонко

поет, не смущаясь, сегодня

шалунья-душа…

Богу.

Поступь счастья легка и неслышна…

Смерть — подарок от бесконечности…

Жизнь вторая дана мне Всевышним,

как любимейшей дочери Вечности.

Душа моя — в Тебе сверкающая точка,

я чутко слушаю Твои желанья, я — Твоя…

Благодарит Тебя очнувшаяся дочка

за счастье трепетных прикосновений дня.

Ты — радость жизни, разума сиянье,

мой Бог, мой Свет, я так Тебя люблю!..

Освобождаю мысленно я все свои желанья,

и оставляю их на Волю на Твою…

Женщины.

Женщины никогда не сочувствуют женщинам, ибо по собственному опыту знают, насколько коварными они бывают! Они проецируют эту стервозность на каждую женщину; они никогда не проникнутся сочувствием к женщине. Их симпатии всегда на стороне мужчины: «Бедняга, как он страдает от этого чудовища!»

Женщины не всегда в полной мере свободны, и причина  в том, что они никак не могут объединиться, стать единой силой. Они симпатизируют только мужчине; они никогда не симпатизируют женщине. Отношения между женщинами замешаны на зависти: у кого красивее одежда, у кого лучше машина, у кого богаче дом. Все их отношения сводятся только к зависти. Женщины сами себе стали врагами.

Женщины завидуют друг другу; они не испытывают никакой симпатии друг к другу. Женщина скорее станет на сторону мужчины — но только не своего мужа! Это должен быть чей-то другой муж…

Женщине традиционно внушали, что инициативу в любви всегда должен проявлять мужчина, а не женщина; иначе это противоречило бы женской гордости. Из-за своей обусловленности женщины играют в отвратительную игру: мужчина предлагает им свою любовь, а они убегали от него. Естественно, это возбуждает его, и он начинает преследовать их. Он уверен, что им нравится такое преследование. Какой женщине это не понравится? Но это омерзительная игра; они даже не догадываются о ее скрытом подтексте. Женщины просто становятся добычей, а преследующий их мужчина — охотником. Помимо своей воли они отдают инициативу мужчине, признают его превосходство.

Ошо.